– Все эти выступления с бензопилой – наследие «Евросети» обязывает? После Чичваркина непременно нужно что-нибудь эдакое устраивать, держать себя и других в тонусе?
– Любая компания должна держать себя в тонусе, неважно, в каком секторе она работает и насколько она большая.
– Кстати, когда вы последний раз общались с Чичваркиным?
– Когда я последний раз общался с Чичваркиным… Мне кажется, года два-три назад.
– То есть сейчас вы совсем не общаетесь?
– Нет.
– Все в том же новогоднем ролике вы пообещали в 2015-м, как минимум, нескучную жизнь. Как будем веселиться?
– Веселиться будем однозначно, обещаю. Всем понятно, что будет сужаться рынок, что ритейл, маржа которого и так невысока, к этому сужению весьма чувствителен. Масса игроков просто не переживет 2015 год.
– Кто именно?
– Если говорить обо всем ритейле в России, то половина. Совсем крупные выстоят, думаю. А вот у мелких и средних будет повально рушиться бизнес, это же неизбежно с теми процентными ставками, которые сейчас есть. Поэтому год станет сложным периодом, но одновременно – временем возможностей.
– В «Евросети», конечно, уже знают, как распорядиться этими возможностями? Поглощать, перекупать, усиливать присутствие?
– В ритейле очень редко, когда есть смысл кого-то перекупать, хотя и такое может быть. Нужно быть готовым к любым ситуациям и реагировать по мере появления вызовов. Сегодня мы вообще ничего не знаем. Ни того, кто и как будет себя вести, ни какая вообще сложится на рынке ситуация, насколько этот рынок упадет. Если посмотреть прогнозы, то, например, Кудрин сказал: все знают цену на нефть к концу года, она будет чем-то средним между 30 и 150 долларами. Но сколько именно – не скажет никто. Так же и с возможностями: решения надо будет принимать по мере появления этих вызовов.
– Вы один из немногих ритейлеров первого эшелона, прогнозировавших масштабный кризис больше года назад. Мы общались с вами в декабре 2013-го, и уже тогда вы говорили о грядущей «большой чистке» российского рынка.
– Только, если вы помните, тогда мне мало кто верил.
– Мы верили. К сожалению, и вы, и мы оказались правы.
– Да. Увы.
– Многие арендодатели и год спустя не верят, что наступил этот самый кризис. Ритейлеры жалуются, что девелоперы и управляющие компании продолжают жить в параллельной реальности – с трудом идут на переговоры, дают «нищенские скидки».
– Бизнес аренды – вообще очень специфический. Существенная часть наших арендодателей между двумя кризисами пребывает в нирване, многие даже не живут в России, поэтому до них доходит не сразу. Как правило, сначала начинают разоряться магазины, пустеть места, и тогда они понимают, что два месяца простоя помещения как раз и равны скидке в двадцать процентов. Но, на самом деле, и больше, потому что новому арендатору нужно давать арендные каникулы – так что, может быть, получаются и все пятьдесят процентов. И вот в итоге ты сдаешь это место дешевле, чем бы ты его сдал предыдущему арендатору, скидка по факту может достигать и шестидесяти, и семидесяти процентов. Но все по-прежнему жадничают дать двадцать, а в результате приходят к ситуации, когда вынуждены идти на семьдесят. Мой опыт показывает, что до арендодателей понимание доходит не ранее, чем через полгода. Нам всем нужно просто подождать.
– Но «Евросеть»-то не ждет и получает хорошие скидки уже сейчас?
– Да. Но не в тех объемах, которые мы считаем нормальными. Кроме того, для нас нет проблемы переехать. Нет такого, чтобы мы откуда-то съехали и плохо себя чувствовали. Нет, мы всегда готовы уехать, тем более что сейчас есть большой выбор (смеется). И арендодателям придется реально посмотреть на ситуацию, которая сложилась.
– Давайте поясним.
– Очень просто. Если люди в этом месяце принесли в торговый центр на двадцать процентов меньше денег, то аренда должна быть ниже на тридцать процентов. То же самое и в стрит-ритейле. Снижение потребительской активности везде приведет к тому, что многие помещения будут пустовать.
– Какие-то магазины уже решили пустить под свою бензопилу?
– А мы всегда закрываемся и открываемся, у нас в год по 400 магазинов открывается и закрывается. Для нас, повторюсь, встать и переехать – вообще не вопрос.
– Однако сейчас ситуация не «как всегда». Частота переездов возрастет?
– Я думаю, что после первых 200–300 переехавших магазинов оставшиеся собственники все-таки начнут браться за ум.
– Давайте поставим себя на место этих собственников, которые, по мнению консультантов «большой пятерки», находятся между молотом и наковальней. С одной стороны, банки с валютными кредитами, с другой – арендаторы с рублевыми договорами.
– Те торговые центры, которые не будут находить зазор между молотом и наковальней, попадут либо под первое, либо под второе. И такие обязательно будут, они будут стоять полупустые, и их будут банкротить. Нужно договариваться и о понижении ставок – с одной стороны, и растягивать кредиты с банками – с другой. В экономике торгового центра, который снизит аренду даже в два раза, поверьте, катастрофы не произойдет. Он сможет обслуживать свои кредиты. Ну, может, меньше яхт кто-то купит, что делать? Девелоперы, кстати, стали намного профессиональнее. Просто, повторюсь, там не всё так быстро, как у нас, когда решение надо каждый день принимать. У девелоперов, если ты пропал на две-три недели, ничего катастрофического не произойдет.
– Вот рестораторы в декабре заявили, что не будут въезжать в помещения, покинутые их коллегами из-за несговорчивых арендодателей. Нужно ли такое соглашение ритейлерам?
– У ритейлеров и так есть неформальные отношения. Я могу прийти и сказать – давай туда не будем въезжать, они себя плохо ведут. А официальные сообщества не посещаю. Мне предлагали, я не понял – зачем, и мы не вступили. Мы ничего не хотим лоббировать, никаких специфических просьб у нас нет – без нас все донесут. Мы привыкли ничего не просить и ничего не бояться.
– Как в этих условиях ежедневного принятия решений вы планируете бизнес – на неделю, две, год?
– И на неделю, и на две, и на год, на три. Каждый раз планы можно менять.
– Вернемся к рынку. Вы исторически не слишком-то ласковы к конкурентам: «яйцеупертые операторы», которые «ведут себя как истеричная жена», давно стали частью бизнес-фольклора. Все привыкли, что «Евросеть» – эдакий enfant terrible от ритейла.
– Нам все равно, как они нас воспринимают. А мы их воспринимаем как конкурентов, и ничего более.
– Чем ниже рубль – тем лучше чувствует себя серый импорт и сложнее «официалам». Что делать?
– Не совсем так. Некоторые «куски» серого импорта не могут работать при слабом рубле. Во всяком случае, при падающем, им он нужен хотя бы стабильным. Официальные импортеры берут на себя часть рисков по падающему рублю. Другое дело, что в «сером» сегменте почти никто не платит налогов, и это уже совсем другая история.
– Так что будут делать «официалы»? Убирать с рынка «серых»? Сами становиться частично «серыми»?
– А мы ничего сделать не можем. Можем только надеяться, что государство в ситуации, когда у него снижаются доходы, будет обращать на таких ритейлеров больше внимания.
– Что вы имеете в виду?
– У нас есть налоговая инспекция, полиция – это их работа.
– С интернет-продавцами американских айфонов государству будет не так-то просто «поработать».
– Ну, сейчас айфоны возить, во-первых, стало невыгодно. А во-вторых, у меня есть надежда, что полиция ими все-таки займется. Я вам могу сказать, что в каком-нибудь 2007, 2008, 2009 году «серого» импорта было очень мало. Потому что тогда полиция еще работала. А вот в 2012 году ни налоговая, ни полиция по отношению к тем, кто не платит налоги, уже не работали. То есть в принципе не работали. И те предприниматели, которые начали свою деятельность в 2010 году, они вообще ведь не знают, что существует налоговая инспекция. Потому что у налоговой инспекции в последние годы выработался такой подход: если вы к нам приходите и платите налоги, мы на вас начинаем давить – заплатите нам еще больше. А если вы к нам совсем не приходите, то и мы к вам не приходим.
– Кстати, как «Евросеть» сейчас работает с Apple?
– Покупаем товар у дистрибуторов и продаем. Напрямую смысла нет, не видим, что мы на этом сможем больше заработать.
– Рубль падает практически ежедневно. Если все так будет продолжаться и дальше, готовы ли вы переписывать ценники каждый день?
– А это и не нужно. Мы не закупаем телефоны за валюту, мы закупаем их в России и за рубли. И производители, как правило, стараются сгладить валютные скачки. Если курс изменился в два раза, это не значит, что телефоны сразу подорожают вдвое. Это будет происходить в течение нескольких месяцев.
– На сколько выросли цены в «Евросети»?
– Смотря на что. Вот на Apple они существенно выросли, 30–40%, я думаю. На что-то – на десять-двадцать. Все очень неравномерно. Но понятно, что цены будут расти и дальше, в России телефонов не производят.
– Что будет тогда со спросом?
– Мы уже видим, что он падает, и понятно, что будет падать еще сильнее. В конце концов, не у всех голова устроена так, чтобы считать нормальным купить телефон по цене подержанной машины. Я получаю достаточно высокую зарплату, но для меня цена телефона Apple ментально кажется высокой.
– Будут ли что-то предпринимать производители, тот же Apple, специально для России?
– Не думаю. Они что-то делают, пытаются сгладить. Просто все равно делают меньше, чем Samsung или кто-то еще.
– Но вот платиновые трубки в сапфирах и рубинах непотопляемы, они же выживут при любом рынке.
– Это сильно упавшая категория. И, знаете, ходить сейчас с телефоном Vertu – мне кажется, моветон. Тут даже говорить не о чем.
– Вернемся к торговой недвижимости. Многие эксперты уверены, что закредитованность девелоперов может породить в сегменте каскад банкротств. Какое решение вы могли бы посоветовать в этом случае банкирам?
– Я надеюсь, что наконец-то они найдут правильное решение. Почему у нас сейчас кризис? Не из-за санкций. У нас кризис потому, что в 2008 году не довели банкротства до конца. А потом и в девятом, и в десятом. У банков ведь как? Пока играет музыка, все танцуют, и неважно, тонет ли при этом корабль. Так вот, повторюсь: кризис сейчас потому, что тогда не завершили банкротства.
– Ну сейчас «добанкротят»?
– Надо. Нельзя их не делать, понимаете? Одна из главных проблем экономики России состоит именно в этом – не делается достаточного числа банкротств, в итоге существует много зомби-предприятий, которых вообще не должно быть.
– Например?
– Да их полно. Вот в окно посмотрите на этот прекрасный город, таковых будет процентов двадцать среди тех, кого вы увидите. И недоделанные банкротства влекут за собой безответственность собственников, не до конца рассчитанные бизнес-проекты. Банки – они и породили этот кризис.
– Не кажется ли вам, что шоковая терапия – не самый лучший в нынешних реалиях выход, пусть даже и для неэффективных компаний? Безработица, социальная напряженность, верхи не хотят…
– Так у нас никогда не время. Когда все хорошо – а зачем? Когда все плохо – нет, не время. Понимаете, в любом случае будет все плохо сейчас в стране. Вопрос, как сделать так, чтобы скорее стало хорошо.
– «Когда-то» – это когда? Правительство уже говорит не про два, а про десять лет кризиса.
– Да мне кажется, что оба срока высосаны из пальца – и два года, и десять лет. У меня иногда впечатление, что в нашем правительстве отношение к экономике как у монаха к сексу: типа в теории я все знаю, но на практике никогда не пробовал. И это проблема.
– Какой выход? Перейти от учебников к «урокам гейш»?
– Вот как врач действует? Он сначала тоже учит теорию. Про красные язвы сначала прочел в учебнике, а потом обязательно должен посмотреть – какая она на самом деле, эта язва. Тогда врач сможет через какое-то время ставить диагноз и лечить. А у нас проблема в том, что в теории все всё знают, но для применения лекарств ведь надо правильно диагностировать болезнь. Вот, например, резко возросла инфляция и упал курс национальной валюты. Люди думают: ага, инфляция, «Экономикс», вторая часть, глава третья, надо повышать учетную ставку. Но беда в том, что на самом деле у нас нет инфляции, у нас стагфляция, это более сложная вещь, и при повышении учетной ставки умрет даже то, что еще шевелится. Далее говорят: а вот давайте делать импортозамещение. Ну, предположим, есть кто-то, кто хочет построить, скажем, фабрику. Проблема в том, что брать кредит под 30% – безумие. Либо он заранее понимает, что все подорожает на 30%, либо это – очень рисковый парень. И вот получается, что да, по идее, при девальвации национальной валюты выгодно хоть что-то производить в России. Но невозможно ведь!
– В своем сегменте вы верите в импортозамещение?
– Почти нет.
– Хотя бы зарядные устройства для телефонов мы производить можем?
– Не можем.
– Китайцы все равно будут дешевле?
– Даже не поэтому. Наш человек в принципе не в состоянии делать что-то одинаковое и с одинаковым качеством. Если невозможно изобрести и внедрить робота, который бы это делал, наш человек этого не сделает. И не только у нас, кстати. Зарядки в США и Франции тоже не производятся. Есть страновые специализации, назовем их так. Проблема вот в чем: можем ли мы производить хотя бы то, что можем. Я уверен, что есть масса того, что все-таки можем. Но при таких ставках заводы никто строить не будет. Невозможно. Если тебе дают деньги на два года под 30% годовых, а ты понимаешь, что завод отобьется за пять лет, то ты не будешь и начинать его строить.
– Ну, хорошо, а отверточная сборка телефонов Samsung в России возможна?
– А зачем им переносить туда, где это будет дороже?
– Потому что со временем это может стать единственным вариантом здесь остаться.
– Нужно понимать российский рынок труда, чем наши люди тут заняты. У нас он кривой. Госкорпорации платят деньги, совершенно не считая, сколько набирают людей, совершенно не обращая внимания на производительность труда. В результате производительность труда во всех остальных отраслях очень низкая. Вообще, в России очень низкая производительность труда. Это значит, что производить что-либо здесь невыгодно. Ты всегда будешь конкурентно отставать.
– У «Евросети» с производительностью труда явно все хорошо – вас считают самым жестким работодателем на рынке, выставляющим неугодных чуть ли не пинками и с отборным матом.
– Не с матом и даже без пинков. У нас действительно относительно жесткая среда – мы пытаемся сделать так, чтобы у нас работали только те люди, которые хотят много зарабатывать. Нам не нужны серые массы. Если посмотреть структуру наших зарплат даже в рознице, вы можете удивиться тому, что есть, как минимум, сто человек, обычных продавцов, с зарплатами более 500 тысяч рублей в месяц. Тех, у кого больше 100 тысяч, таких точно тысяча будет. Высокие зарплаты? Да. Но рядом может работать человек, у которого зарплата 20 тысяч. Так вот, нам не нужен тот, кого такая зарплата устраивает. Мы хотим, чтобы люди, которые у нас работают, имели очень высокую производительность труда и высокие зарплаты, соответственно. Нам в принципе это нравится. Да, чтобы заработать у нас много денег, надо работать очень тяжело и производить большое количество услуги как продукта. Ведь можно идти двумя путями. Первый – производить мало и платить всем очень мало. Либо – создавать условия, когда человек может очень много произвести и заработать. Нам нравится второй путь, а в России всем нравится первый.
– Вот правительство пообещало, что будет все хорошо, просто всем придется «больше пахать за те же деньги».
– Хм… Пахать… (смеется). В стране в целом и «за те же деньги» не всем удастся работать. И вообще работать. Смотрите: если взять обычного человека, он ведь готов работать. Но кто-то должен ему сказать, что он должен делать, пригласить его. Вот у нас сейчас на интервью присутствует фотограф Михаил. Профессионал. Знаток своего дела. Но если вы его не позовете на съемку или кто-то другой, он будет сидеть дома и щелкать камерой в потолок.
– Михаил, профессионал, знаток своего дела, может заниматься не только съемками для интервью.
– А это то же самое. Даже, в крайнем случае, на свадьбы Михаила кто-то тоже должен пригласить снимать. Так вот, предположим, есть человек, высококлассный специалист, и никто его не приглашает никуда, потому что этой работы нет в принципе. Нет ни одного интервью, ни одной свадьбы, ничего нет вообще. Человек не может ничего делать – это не нужно никому. Ведь если брать экономику, то только бизнесмены могут приглашать специалистов чем-либо заниматься. Когда мы говорим о Михаиле, как о частном фотографе, который идет, например, снимать свадьбы, то он сам себе предприниматель, тут вы правы. Но, повторюсь, только бизнесмен может пригласить его как специалиста. Либо государство. Работодателей в мире всего два: бизнес и государство. А у нас сейчас получается вот что: государство говорит, что у него денег не хватает, и оно будет сокращать расходы. Значит, не пригласит. А бизнесу создали такие условия, когда он вообще не понимает, что происходит. И вот в итоге может образоваться куча людей, которая готова «пахать». Вопрос – где.
– Бизнес не понимает, что происходит, уже почти год. У вас есть рецепт, как устоять в этот «период неопределенности»?
– Рецепт-то один. Каждый делает то, что он делает, а там – как повезет. Мы на это влиять не можем. Чтобы мы ни делали, это слишком масштабно. Поэтому выхода всего два. Мы все можем сдаться, закрыться и сидеть дома. Либо – работать эффективнее, чем любой твой конкурент. Другого выхода нет
– Но в этой «неопределенности» предприниматели не могут закупать новый товар, девелоперы – открывать новые ТРЦ.
– А бизнес – это всегда расчет.
– Сейчас все говорят, что рассчитывать ничего не могут.
– Всегда возможно рассчитывать. На год, на два, на неделю. Расчет – это вообще ключевая вещь для бизнеса. Когда я ранее сказал, что есть вариант сдаться, закрыться и сидеть дома – так ничего плохого в этом нет, просто в какой-то момент нужно признать: на этом рынке я никогда не заработаю, надо остановиться. Остановись и подумай, чем ты можешь заняться, пока у тебя еще остались деньги. Сдаться – это тоже стратегия. Ты производишь что-то, понимаешь, что никогда не сможешь выйти на те объемы, чтобы прокормить компанию, – так вовремя закрой ее, пока у тебя есть деньги, и на остаток уйди в другую сферу. Как раз гигантская ошибка большинства людей из бизнеса – что они борются до конца. Вот эта стратегия «вовремя закрыться» – она ведь совсем не постыдная, она как раз разумная.
– И куда им уходить? Вот «Белому ветру» куда нужно было идти в свое время?
– «Белый ветер» должен был закрыться три года назад. И всем бы было хорошо. Уже тогда было понятно, что его бизнес-модель – нерабочая. Это как раз тот вариант, когда тянули до последнего, яркий пример зомби-предприятия. С ним все понятно – жить не должно, но живет до последнего. Зато когда закрывается, тянет за собой огромные проблемы, а не те маленькие, которые были бы, если бы вовремя и аккуратно схлопнулись. Большинство ритейлеров, которые сейчас разорятся, – это именно те, которые заранее не просчитали, что так оно и будет. Они должны не разориться, а закрыться, – колоссальная ведь разница.
– Пусть они закрылись, а не разорились, и даже кое-что можно наскрести по счетам. Что открывать взамен?
– Не знаю. Честное слово – не знаю. Я очень много лет заточен только на один сектор, причем на узкую его часть. И на остальное в стране – правда – не смотрю. Но я уверен, что все, что было востребовано год назад, будет востребовано и через год, просто в других масштабах. Да, есть сегменты высококонкурентные, куда влезть невозможно. А есть те, куда возможно, например потому, что остальные игроки разжирели.
– Предлагаете теснить неких «жирных ритейлерных котов» – как правительство, которое в прошлый кризис уже пыталось бороться с «котами» банковскими?
– Ну, они же разжирели, да. Значит, утратили возможность гибко реагировать и потеряли рынок. На моей предыдущей работе в кризис 1998 года – очень сложное ведь было тогда время – мы захватили рынки, на которых даже и не мечтали работать. Именно за счет того, что остальные игроки были нерасторопны, привыкли, что все хорошо.
– Если продолжить о конкурентах – мало кто из бизнес-сообщества верит в случайные совпадения. В частности – в появление фамилии Малис во всей этой истории со «Связным».
– Кто бы что ни говорил и во что бы ни верил, реальность всегда удивительнее любых предположений. Это случайность.
– То есть цели убрать «Связной» с рынка вы с братом не ставили?
– Если бы была такая цель, мой брат не фигурировал бы в этой истории, могу сказать вам это точно.
– Как вы будете жить со «Связным» дальше?
– Непонятно. Я не знаю. Пока конфигурация всего неясна, и идут разные движения, есть кредиторы и так далее. Поэтому – не знаю. Более того, мы даже не говорим об этом будущем, мне кажется, просто рановато. Должна наступить определенность с компанией «Связной», после будет ясна стратегия. Вот экономику компании «Связной» тоже, кстати, никто не знает.
– В чем, по-вашему, была их ошибка?
– Ну, их много. Во-первых, болезненное желание увеличивать оборот. Во-вторых, распыление усилий, все эти зонтичные бизнесы.
– Вы всегда говорили, что «Евросети» свой банк не нужен. Проблемы «Связного Банка», видимо, еще более укрепили вас в этом мнении?
– Да. Смотрите, если следовать этой стратегии, то мы должны производить сами телефоны, зарядки. Но банк – это, в конце концов, такой же продукт, и зачем мы его должны производить сами, если есть профессионалы?
– Вы, кстати, по-прежнему считаете, что выгоднее работать с двумя операторами сотовой связи, а не с тремя?
– Конечно.
– Давайте вспомним декабрьские истории на грани абсурда с инвестированием в айфоны и макбуки. Что покупали у вас?
– То же, что у всех. Дорогие смартфоны.
– Ритейлеры тогда заявили, что спрос выбран этими покупками на 3–4 месяца вперед.
– Да. Спад сейчас есть, и очень сильный. И это не традиционный посленовогодний спад, это именно кризисный спад. И он будет усиливаться.
– Апокалипсисом, видимо, станет переход на кнопочные телефоны за 1000 рублей.
– Ну, нет. Какая-то небольшая часть потребителей, может быть, и перейдет. А остальные будут просто реже менять телефон и стараться не спустить свой айфон в унитаз. И в целом менять телефон не тогда, когда понравился другой или вышел новый, а когда старый умер физически. Вырастет сегмент от 5 до 8 тысяч.
– Какой телефон вы сами можете рекомендовать в кризис с идеальным соотношением цены-качества?
– А вот посмотрите, Fly Tornado Slim. Размер, толщина, вес. Экран, кстати, сильно больше, чем у шестого айфона. А цена – 12 тысяч. Вот ты его держишь, и непонятно, телефон это или нет, стеклянный такой с двух сторон.
– Это будут у вас покупать?
– Это уже хорошо покупают.
– Верите ли вы сегодня в операторскую розницу?
– Она существует – как я могу верить или не верить в снег? Они же не могут отказаться от розницы, они привыкли к ней как к каналу продажи SIM-карт, как к каналу, который обслуживает их абонентов. Хотя этот канал обходится им безумно дорого, но деваться некуда.
– На чем сейчас больше зарабатывает «Евросеть» – на условных «трубках» или «сопутствующих услугах»?
– Одинаково. Плюс-минус, может быть, на телефонах чуть больше.
– Насколько успешным вы считаете свой опыт с гипермаркетом? Идея выстрелила?
– Это прошлое. С одной стороны, из-за наших собственных ошибок, которые мы понимаем уже теперь. Мы не сделали достаточного количества менеджерских усилий и не захотели инвестировать достаточного количества денег. С другой стороны – и хорошо, что все так вышло. Что было бы с ним в кризис, непонятно. Ну и с третьей стороны, для нас очень важны продажи SIM-карт, а большой гипермаркет и маленький салон продают их одинаково. В своем сегменте я в гипермаркеты пока не верю. Оптимальная площадь для нас, по-прежнему, от 20 до 100 метров.
– Сейчас ритейлеры будут сокращать площади еще больше. Но что дальше? Крошечные шоу-румы? Уход в интернет?
– Электроника никуда не денется. Будут всегда покупать – и через интернет, и «живьем». Несмотря на то, что через интернет будет продаваться все больше, это часто будет лишь способом доставки, без оффлайна покупать многие вещи сложно. Онлайн еще нескоро победит оффлайн.
– Российский рынок e-commerce некоторые игроки давно называют перегретым, прогнозируя, что 2015-й год полностью вымоет с него «имиджевые» и «инвестиционные» проекты.
– Да. Безусловно. Конечно, вычистит. Потому что в России e-commerce был нездоровым все эти годы. Чисто инвестиционная модель – когда маржа ничего не значит, главное – оборот. Сейчас тех, кто захочет платить деньги, будет сильно меньше. Второе – этот сегмент отличался повальной неуплатой налогов. Третье – повальными подделками. Я думаю, что здесь уйдет большинство игроков, потому что их бизнес-модель несостоятельна. Но все будет, конечно, зависеть от банков: это они их накредитовали, и теперь будут заставлять держаться, убеждая: сейчас, подождите, мы бонусы получим, потом закроетесь. Снова приходим к большой российской проблеме банкротств и зомби-предприятий.
– Как на этом фоне дела у вашего интернет-проекта?
– Да нормально. Сейчас будем потихоньку продолжать его развивать. Нам спешить некуда. Это, кстати, миф, что если ты уйдешь максимально в сеть, то затраты у компании сокращаются. Расходы на то, чтобы к вам просто зашли на сайт, часто сопоставимы с затратами на аренду помещения, а иногда и выше. И искусственно увеличивать оборот – тоже не вариант. Я знаю, как увеличить оборот нашего интернет-магазина в пять раз за месяц. Но зачем? Это будет невыгодно просто.
– В 2014–2015 гг. в Москве планировался ввод рекордного количества новых торговых центров. Вы охотно идете в новые проекты?
– Нет, мы во многие не пошли вообще. Там нет достаточного трафика – с одной стороны, и неадекватная аренда – с другой. Причем есть такие новые центры, где мы просчитали: даже если аренда будет ноль, смысла открываться там нет. У торгового центра может быть суперконцепция, но если там бродят три человека, ты же ничего не продашь. А нам важен только трафик.
– Пришлось ли в целом скорректировать планы развития?
– Почти ничего. Мы о кризисе начали думать прошлой весной и многое предпринимали, исходя из того, что он начнется летом. Он наступил чуть позже, но пока мы идем по плану.
– Интересно, что кризисом всю эту ситуацию девелоперы и ритейлеры начали называть совсем недавно. Почему?
– Ну, это очень по-нашему. Пока гром не грянет.
– Если о национальной особенности, то вы – один из немногих топ-менеджеров, которые не только не скрывают, но всячески акцентируют внимание на своем еврейском происхождении. Соблюдаете шаббат, носите кипу, даете многочисленные интервью еврейским порталам. За годы в бизнесе, вероятно, приходилось наблюдать самую разную реакцию?
– Вряд ли можно сказать, что акцентирую внимание. Я никого не спрашиваю, как и кто к этому относится. Слушайте, по статистике, примерно тридцати процентам людей не нравятся евреи. Значит, я не нравлюсь тридцати процентам своих партнеров. Ну что мне с этим делать? Я просто живу дальше, как жил.
– Однако еврейская диаспора в бизнесе стала не меньшей легендой, чем когда-то иезуиты и масоны. Вам помогали?
– Нет. Не помогали. Ни финансами, ни решениями. А открывать бизнес «в еврейской тематике»… Я не очень понимаю, что это. Сувениры продавать, что ли? В кошерных производствах я ничего не смыслю, да ко мне и никто не приходил, ничего не предлагал.
– Вам не кажется, что в бизнесе вообще стало слишком много «национального» и «религиозного»? Кто-то на пакетах с молоком зачеркивает красным крестом штрих-коды, считая их «проявлением антихриста». Кто-то кричит о строительстве «храмов шаговой доступности» при поддержке себя, любимого.
– Да? Я не очень-то вижу, честно говоря. Где это все? А то, что кто-то кричит, какой он верующий, так это просто крупного бизнесмена всегда лучше слышно. Это от человека зависит, если бы он был директором ЖЭКа, то тоже бы кричал. Просто не все бы услышали
– Бизнесу нужно говорить о благотворительности? Или, может быть, стоит все-таки помнить о том, что о ней должны знать максимум двое?
– Один. Лучше один. Тот, кто помогает.
– Кому помогает «Евросеть»?
– У нас подход простой. Мы платим налоги, а дальше каждый человек решает, что делать со своей зарплатой. Наши сотрудники часто собирают на что-то деньги, благотворительные организации имеют доступ в наши магазины. Но это все – личное дело каждого.
– Однако нельзя не заметить, что государство благоволит к «религиозным» и «творящим добрые дела». Вы довольны отношением к себе государства?
– Я вообще, честно говоря, не вижу никакого отношения. Новые налоги ввели? Да они бы старые собрали. Мы стараемся с государством соприкасаться поменьше. Вот отправляем несколько раз в месяц в налоговую инспекцию отчеты, и несколько раз в месяц – платежи. Вот это – наш контакт с государством. И пусть он будет единственным, по возможности. Мы платим налоги. Очень много. Все. И самое лучшее отношение государства к бизнесу – не трогать его, только налоги собирать. В России бизнесмены не овцы, и как-то сами пробьются. Если есть идея, у бизнеса должна быть возможность ее реализовать, а у государства – собрать налоги. Это уравнивает игроков на рынке, делает стабильной ситуацию, предсказуемой бюджетную сферу – общество нормально существует. А все эти возможные налоговые послабления – бред. Если с кого-то не взяли налоги, «послабили», значит, с кого-то возьмут больше. Ты, Ваня, не плати, а ты, Петя, за него заплати– странный подход.
– Александр, каким все-таки будет 2015 год – давайте прогнозировать, начиная с марта, наступления которого все особенно боятся?
– Веселеньким. По какому бы сценарию все ни пошло, все будет резко, жестко и неожиданно. В марте еще более сузится рынок, и все станет еще хуже. Даже если нефть будет стоить 100 долларов, в ритейле концептуально ничего не поменяется.
– Вот в июне, скажем, в России перестанут покупать телефоны. Чем вы займетесь?
– Не верю, не может этого быть.
– Ну, хорошо, все «сузится» настолько, что у «Евросети» просто не будет по полмиллиона на зарплаты суперпродавцам и оплату вот этого прекрасного офиса.
– Думаю, что размеров российского рынка всегда хватит, как минимум, для одной «Евросети». Если все умрут, мы должны остаться.
Беседовала Екатерина Реуцкая
Фото Михаил Воронцов
Журнал CRE Retail, март 2015
справка
Александр Малис родился 4 сентября 1972 года в Москве. Окончил Московский государственный университет коммерции по специальности «Финансовый учет и аудит» (1995), аспирантуру при НИФИ (1998). В 1990–1995 – эксперт, финансовый консультант, руководитель отдела компании «РусКонсалт». С 1995 года – коммерческий директор компании «Корбина Телеком», с 2000 года – вице-президент компании «Корбина Телеком». С 2006-го занимал пост генерального директора ЗАО «Инвестэлектросвязь» и исполнял обязанности генерального директора ЗАО «Кортек» (торговая марка «Корбина Телеком»). В 2008–2009 гг. руководил направлением по развитию ШПД в группе компаний «Вымпелком». В 2007–2008 гг. был генеральным директором компании «Корбина Телеком». С апреля 2009 года является президентом группы компаний «Евросеть», в июле 2013 года вошел в наблюдательный совет X5 Retail Group N. V.
Хобби – оружие, книги фэнтези, сад.
«Евросеть» – крупнейшая российская компания-ритейлер, реализующая услуги на рынках сотовой связи, мобильной электроники, портативной техники и аксессуаров, а также финансовых сервисов. Основана в 1997 году, на сегодня представлена более чем 4500 салонами, работающими в более чем 1500 городах и населенных пунктах на территории России и Республики Беларусь. По версии «Best Retail – 2010», «Евросеть» является крупнейшей непродовольственной сетью России по показателям рентабельности, EBITDA и норме чистой прибыли за 2010 год, лидером профессионального рейтинга «Репутация – 2010», обладателем премии «Абсолютный бренд 2011», «Ритейлером года в России и СНГ» в рамках V международной премии EMEA Channel Academy: 2013 Awards, обладателем серебряной премии Effie Awards Russia 2012, победителем премии «Права потребителей и качество обслуживания – 2013» в номинации «Розничная торговля. Салоны связи», победителем премьер-премии Retail Grand Prix 2013 в двух номинациях: «Лучший HR-проект года» и «Работодатель года в ритейле в категории электроники и коммуникаций». В 2014 году собственная торговая марка компании «Кукуруза» стала обладателем премии «Права потребителей» в категории «Розничные услуги» номинации «Финансовые услуги». В 2014 году «Евросеть» заняла первое место в номинации «Кадровая политика» VI конкурса «Лучшее предприятие для работающих мам», учрежденного Правительством Москвы. Один из крупнейших российских работодателей с численностью сотрудников около 30 тыс. человек.